этот предатель.

Мой мир не просто рухнул, он вывернулся наизнанку, и новая действительность убивает отсутствием кислорода.

Успокаиваюсь не сразу, в висках по-прежнему пульсирует страх, но я больше не кричу. И вырваться не пытаюсь. Я просто тихонько всхлипываю, вдруг понимая, что теперь прижата к мужу его сильными объятиями. Он тянет меня за собой, усаживает в машину, включает обогрев.

Меня действительно потряхивает. Я молчу. Не хочу с ним никуда ехать, но продолжаю сидеть, словно жду, когда он скажет, что сейчас разберется. И отдаст моих малышей.

Но он тоже молчит, посматривая на меня с какой-то жалостью. А я вижу в нем совершенно чужого человека. Не моего родного Вадима. Его, возможно, никогда и не было. Мои и без того далеко не розовые очки разбились стеклами внутрь, и правда все равно ослепила.

— На каком основании твоя мать удерживает моих детей?

Мой голос звучит жалко, и я приказываю себе быть твердой. Может быть, семья мужа и имеет власть в городе, но внутри меня зреет такой ураган, что я готова свернуть все преграды на пути, даже если заведомо известны последствия.

— Тебе нужно успокоиться, Лиза.

— Я спокойна!

— С детьми все хорошо, я говорил с ними полчаса назад, они почти засыпали, с ними все хорошо, Лиза.

— Нет, не хорошо! Ты сказал не отдавать детей? Это ты?

Вадим на это хмуро качает головой:

— Ты, видимо, не так поняла маму, потому что в таком состоянии…

— В каком? — перебиваю, чувствуя очередную подкатывающую волну, глаза снова начинает печь.

— Лиза, давай я отвезу тебя домой, мы поговорим, ты успокоишься, а завтра я привезу Аришу и Артема. Может, мама и бывает строгой, но это моя мать, она любит внуков и не сделает им ничего плохого. А тебе нужно прийти в себя после… — он осекается, смотрит в глаза так, что все внутри скручивает от очередной порции боли.

— Договаривай, Вадим. После того, как я узнала, какой ты подонок. Какие мерзости ты творил за моей спиной. После того, как я узнала, что ты лгал. Все эти годы лгал. И я должна тебе теперь верить? Ты… с моей подругой… Боже, я только сейчас понимаю, что тогда произошло…

Я закрываю рот рукой, осознавая, что значили все взгляды Златы в мою сторону. Очень хорошо помню истерики, и как она от нас с Дашей закрылась. Я и понятия не имела, что всему виной моё счастье с человеком, от короткого она была беременна…

— Ты… Вадим, ты чудовище…

В ответ он не оправдывается, никак. Впервые моя истерика для него не раздражающий фактор, хотя раньше он во всем винил меня. Понимает ли, как сильно он виноват?

Не знаю. Вадим хмуро смотрит исподлобья и, дождавшись, когда я отдышусь, произносит:

— Я привезу их. Обещаю. Даже если ты мне больше не веришь.

Он внезапно блокирует двери, наверно, правда считает сумасшедшей, которая в любой момент может выпрыгнуть из машины. Затем наклоняется и пристегивает меня, и мы срываемся с места.

В нашей квартире отныне холодно и пусто.

Я вхожу туда, как будто в совершенно незнакомое место. В прихожей, я оборачиваюсь:

— Уходи. По-хорошему уходи, Вадим. Я не хочу и не могу тебя видеть больше.

В ушах снова звон. Свои же слова эхом отбиваются в голове до бесконечности. И Вадим, действительно, уходит. Кажется, он что-то говорит напоследок, не разбираю.

Я иду в ванную, становлюсь под душ прямо как есть, в одежде, и включаю напор холодной воды на полную.

А потом кричу.

Глава 33

Распахивая глаза, я резко сажусь, делая глубокий вдох. Спальня, утро, пустота.

В висках стучит, обхватываю руками голову и сильнее жмурюсь. Весь вчерашний вечер, словно в тумане. А вся жизнь до — и есть сон. Но меня разбудили жестокой правдой. И снова уснуть — никак.

Я обнаруживаю, что на мне совершенно нет одежды — после душа, я просто скинула всю ее в ванной, и кое-как добравшись до постели, забралась под одеяло, стуча зубами от холода.

Топаю на кухню, обернувшись в простыню. Сначала кофе, потом все остальное. Но войдя, замираю на пороге.

— Ты… Что ты здесь делаешь? Я же просила… ты же… уходил?

Вадим сидит на своем привычном месте, словно не было вчерашнего дня. За одним исключением, его взгляд не дает усомниться — мне ничего не приснилось. Да, он меня предал. И всегда предавал.

Вадим рассматривает мои глаза пристально, быстро бросает взгляд ниже, и словно одумавшись, вновь поднимает. А я подтягиваю ткань выше, прижимая ладони к груди.

— Я ведь сказал, что в машину за телефоном и вернусь, — кашлянув, говорит он хрипло. — Не мог тебя одну оставить. Я беспокоился за тебя, Лиза.

— Поздно беспокоиться.

Качает головой.

— Когда вернулся, ты уже крепко спала. Остался на ночь в гостиной на диване.

— Как видишь со мной полный порядок.

Вадим выгибает бровь. Да, порядком мое состояние можно назвать с большой натяжкой, но уж точно ему я жаловаться не собираюсь.

— Лиз, давай поговорим.

— У нас осталась только одна тема для разговора. И это дети.

Разворачиваюсь и быстро удаляюсь в комнату. Быстро натянув домашний костюм, иду в ванную комнату и долго умываюсь холодной водой. А набравшись сил, выхожу, надеясь, что Вадим все-таки уйдет.

Но он стоит в коридоре, перегораживая выход, у него в руках телефон, и он смотрит на экран, а потом я слышу голоса детей и подхожу, едва успев замереть, чтобы оставить хоть небольшое расстояние между мной и Соколовским.

Так и есть. Вадим позвонил детям по видеосвязи, и они наперебой что-то говорят.

— Так, так, полегче, сорванцы, — пытается остановить детей, — значит, вы собираетесь в парк?

— Мама! — первой замечает меня Ариша, я сдерживаю слезы, улыбаясь. — Мама, пак! Идем в пак!

Мы говорим еще минут двадцать, в течение которых я выясняю, что свекры пообещали детям развлечения, и когда они слышат, что я хочу за ними заехать, чтобы забрать, поникают. Даже то, что я так же обещаю им парк, но без бабушки, не выводит их из угнетенного состояния. У Ариши начинается истерика, Артем сжимает губы и слова больше не произносит.

Вера Степановна в разговор не вмешивается, хотя иногда, когда я вижу ее в кадре, понимаю, как сильно ее раздражает эта беседа. В итоге спасает ситуацию Вадим и добавляет, что, если я не буду против, они немного погуляют, а потом он сам за ними заедет и отвезет домой.

Эту идею дети воспринимают «на ура», хотя очевидно,